— Тихон! Радость моя! Голуба! Все я растранжирил, старый крокодил… Впрочем, постой… Там у меня, кажется, еще что-то осталось. — Он пошарил в кармане и вытащил оттуда вместе с грязной ватой, обломками спичек, крошками табаку и другим сором несколько медных монет. — На, получай,
старый воин. И знай, Тихон, — вдруг с пафосом воскликнул Славянов, ударив себя в грудь кулаком, — знай, что тебя одного дарит своей дружбой жалкая развалина того, что раньше называлось великим артистом Славяновым-Райским!
То-то вот: коли хороший жернов, так и стар, а все свое дело сделает!» Стариковская похвала оправдывалась, впрочем, как нельзя лучше на самом деле: подобно
старому воину, который в пылу жаркого рукопашного боя не замечает нанесенных ему ран, Глеб забывал тогда, казалось, и ломоту в ребрах, и боль в пояснице, забывал усталость, поперхоту и преклонные годы свои.
Неточные совпадения
Старый полинялый мундир напоминал
воина времен Анны Иоанновны, [Анна Иоанновна (1693–1740) — русская царица.] а в его речи сильно отзывался немецкий выговор.
Там, точно живые, толпились
старые цари, монахи,
воины, подьячие. Москва казалась необъятным ветхим царством. Драки, казни, татары, Донские, Иоанны — все приступало к нему, все звало к себе в гости, смотреть на их жизнь.
Но, на беду инквизиции, первым членом был назначен московский комендант Стааль. Стааль — прямодушный
воин,
старый, храбрый генерал, разобрал дело и нашел, что оно состоит из двух обстоятельств, не имеющих ничего общего между собой: из дела о празднике, за который следует полицейски наказать, и из ареста людей, захваченных бог знает почему, которых вся видимая вина в каких-то полувысказанных мнениях, за которые судить и трудно и смешно.
Два брата, дружные между собой, оба сражаются со врагом: один
старый уже, хотя не очень образованный, но храбрый
воин, и другой молодой, но тоже молодец…
Утром
воины беспрекословно исполнили приказание вождя. И когда они, несмотря на адский ружейный огонь, подплыли почти к самому острову, то из воды послышался страшный треск, весь остров покосился набок и стал тонуть. Напрасно европейцы молили о пощаде. Все они погибли под ударами томагавков или нашли смерть в озере. К вечеру же вода выбросила труп Черной Пантеры. У него под водою не хватило дыхания, и он, перепилив корень, утонул. И с тех пор
старые жрецы поют в назидание юношам, и так далее и так далее.
— Он у нас, вашество, Аника-воин, долго на одном месте не усидит! — отозвался
старый меняло, — из похода, да и опять в поход… Вот и теперь фараоны зовут…
О поступке Ахиллы был составлен надлежащий акт, с которым
старый сотоварищ, «
старый гевальдигер»,
Воин Порохонцев, долго мудрил и хитрил, стараясь представить выходку дьякона как можно невиннее и мягче, но тем не менее дело все-таки озаглавилось. «О дерзостном буйстве, произведенном в присутствии старогородского полицейского правления, соборным дьяконом Ахиллою Десницыным».
Солдаты Михельсона, конечно, обогатились; но стыдно было бы нам обвинять без доказательства
старого, заслуженного
воина, проведшего всю жизнь на поле чести и умершего главнокомандующим русскими войсками.
Бояре и воеводы,
старее его чинами и родом, несмотря на закоренелый предрассудок местничества, добровольно подчинились его власти: со всех сторон спешили под знамена его люди ратные; смоляне, дорогобужане и вязьмичи, жившие в Арзамасе, явились первые; вслед за ними рязанцы, коломенцы и жители отдаленной Украины умножили собою число свободных людей: так называли себя
воины, составлявшие отечественное ополчение нижегородское, которое вскоре, под предводительством Пожарского, двинулось к Ярославлю.
«Царь, — возражает самый
старый из
воинов, — птичка и во тьме не пропадет и гнездо свое сыщет…» Точно, наша жизнь быстра и ничтожна; но все великое совершается через людей.
Митю окружила толпа
старых рабочих, и огромный, жилистый ткач Герасим
Воинов кричал в лицо ему...
В «Письме из Карасубазара»
старый служивый толкует о дисциплине и, между прочим, открывает в ней вот какие свойства: «Она вливает в душу
воина храбрость и мужество, воспламеняет ее любовью к отечеству, растрогивает в ней страсти и побуждения к делам великим и честным, а к низким дает омерзение», и пр..
Вот у этих сомнительных
воинов и возникло какое-то недоразумение специального характера, что-то вроде вопроса о чести мундира; может быть, это были
старые счеты, но недоразумение перешло в крупный разговор, потом в ссору и, наконец, заключилось вызовом на дуэль.
Михако знал, что
старый нукер был родом из мюридов [Мюриды — фанатики-горцы, окружавшие Шамиля.] —
воинов грозного Шамиля, но, увлеченный львиною храбростью моего деда и образцовыми правилами русских солдат, ушел от своих и на глазах самого Шамиля предался русским.
Начнем же, братия, повесть сию
От
старого Владимира до нынешнего Игоря.
Натянул он ум свой крепостью,
Изострил он мужеством сердце,
Ратным духом исполнился
И навел храбрые полки свои
На землю Половецкую за землю Русскую.
Тогда Игорь воззрел на светлое солнце,
Увидел он
воинов своих, тьмой от него прикрытых,
И рек Игорь дружине своей:
«Братия и дружина!
Лучше нам быть порубленным, чем даться в полон.
Сядем же, други, на борзых коней
Да посмотрим синего Дона...
Юные
воины построились в необычайном порядке. Построение и равнение было замечательно правильное и быстрое. Началось ученье по всем правилам
старого екатерининского устава!
— Мы знаем, государь, что происходит в городе; но мы
старые раненые
воины и покуда живы, вас не коснется рука изменников! — припоминает Василий Васильевич слова этих доблестных сынов отечества.
Но самый древний и самый большой «убогий дом» находился у церкви Иоанна
Воина, «на
старых убогих домах», именующейся еще Воздвиженьем Животворящего Креста.